Искусство живет по, увы, затасканному определению Маяковского: «езда в незнаемое». Великие организаторы искусства, от Лоренцо Медичи до Сергея Дягилева, обладали гениальной интуицией, основанной на базисе эстетических знаний и изощренного вкуса, позволявшей им провидеть в других скрытые способности к тому или иному художеству. Они не просто инспирировали создание выдающихся произведений, но были законодателями для публики, маркировали произведение как выдающееся.

Что делать, если у организатора знаний и вкуса нет? А маркетинг-то зачем придуман! Организатор, не обладающий собственным инструментарием отличения не только талантливого от бездарного, но хотя бы качественного от халтуры, вынужден верить на слово -- репутациям, советам, резюме.

Кажется, именно так поступает генеральный директор Михайловского театра Владимир Кехман. Будучи бесспорным специалистом в торговле фруктами (свидетельством чего служат нажитые им миллиарды), в сфере музыкального театра он специалистом не является -- г-н Кехман учится всего лишь на втором курсе театроведческого факультета петербургской Театральной академии. Пригашенная им в худруки оперы Елена Образцова этот пост уже покинула, и теперь, без поддержки ее авторитета, вся полнота ответственности легла на плечи гендиректора.

Пока он продолжил линию, предложенную еще Еленой Васильевной. Образцова хотела видеть в репертуаре «Сельскую честь» Масканьи (где она пела одну из своих коронных партий). С новой постановкой решили не рисковать, а купить спектакль, сделанный в 96-м Лилианой Кавани для фестиваля в Равенне. Премьера прошла в январе, результат получился приличный: несколько унылый, но, в общем, грамотный реалистический спектакль, без открытий, но и без чего-нибудь, что вызвало бы скрежет зубовный. А поскольку в 98-м Кавани там же, в Равенне, поставила «Паяцев» Леонкавалло и предполагала, что обе веристские оперы должны идти вместе, Михайловский театр логично прикупил вторую часть диптиха.

Лилиана Кавани, прекрасный кинорежиссер, в своих оперных работах режиссуру минимизирует. В «Паяцах» ее внимание сосредоточено на массовых сценах. Они разведены мастерской рукой, режиссер выстраивает глубину кадра (в данном случае мизансцены), на каждом плане хористы живут в своем сложном ритме.

Художник Данте Феретти, соратник Пазолини и Феллини, как и в «Сельской чести», главным героем сделал вечереющее небо (отличная работа художника по свету Джанни Мантованини), с одной стороны обрезанное какой-то стеной, с другой -- высящимися вдалеке тремя панельными домами на римской окраине 1950-х, куда перенесено действие. Площадь, где оно разворачивается, устлана каменными плитами, сквозь которые пробивается трава, на площади -- помост: на нем труппе Канио назначено дать роковое представление, слева -- вагончик, где живет эта труппа. Режиссер, сценограф и автор костюмов Габриэлла Пескуччи создали зрелище неброское и по-киношному достоверное.

Из этой достоверности напрочь выламываются солисты. На премьере Канио пел некто Ренцо Дзулиан, Тонио -- обладатель несколько более громкого имени Стефано Антонуччи. Хлипкий тенор первого и пенсионерский баритон второго никак не объяснили, почему нужно было выписывать из Италии именно этих солистов. В одном интервью г-н Кехман заявил: «Средний уровень итальянских певцов гораздо выше, чем средний уровень российских... В Италии середнячок-вокалист поет очень прилично». Ну, понятное дело, «что ему книга последняя скажет, /То на душе его сверху и ляжет...» -- откуда, право, Владимиру Абрамовичу знать, что такое «петь прилично», а что неприлично? Наверно, насчет «итальянских середнячков» ему кто-то в своих видах внушил, а он и поверил. Хотя вообще-то на настоящих певцов деньги есть, о чем свидетельствуют уже случившийся в театре гала-концерт Хосе Куры и предстоящий Анджелы Георгиу. Однако, как показал кастинг «Паяцев», неисповедимы пути маркетинга.

Спектакль заставил задуматься о том, можно ли вообще сейчас адекватно поставить веристскую оперу. Бродячий комедиант прямо во время представления зарезал жену и ее любовника -- как это все играть? С какими-нибудь постмодернистскими приколами? Так они всем уже осточертели. Всерьез? Если всерьез -- потребно то, что в современном театре почти не встречается: настоящий трагический темперамент (без которого хоть та же прославленная ария Recitar mentre preso будет звучать попросту пародийно). Шаляпин учил, что крайнюю ноту своего диапазона надо не доставать, но брать с внутренним ощущением, что у тебя в запасе еще октава, тогда она будет устойчивой и свободной. То же и с темпераментом: например, Олег Борисов умел, вовсе не крича, притом извергать из себя слова, как расплавленный металл, казалось, что и сам воздух сцены плавится, и главное -- напряжение актера не выглядело предельным, словно он мог и еще на сто градусов горячей. Когда Канио в опере Леонкавалло разыгрывает положенный по сюжету фарс про ревнивого Паяца и изменщицу-Коломбину, сюжет которого вдруг совпал с его собственной жизнью, вообще-то должно становиться страшно. И в оркестре композитор в этот момент последовательно нагнетает чуть меланхоличный саспенс. Но о какой правде (напомню, веризм -- от vero, правда) трагических переживаний можно говорить, когда певцам партии просто не по силам? Когда Светлану Мончак -- Недду слышно только в оркестровых паузах? Дирижеру Даниэле Рустиони хоть и кричали «браво» после знаменитого интермеццо перед вторым актом, но это, надо думать, была благодарность за то, что к тому моменту оркестр удалось хоть как-то собрать.

Да, петербургский Малый оперный театр десятилетиями являл собой настоящие авгиевы конюшни. Их, несомненно, надо было чистить. Назначение Владимира Кехмана как раз это и имело целью. Но прошло полтора года, и время снисходительности, с которой отнеслись к той же «Сельской чести» («ну, по крайней мере, это все-таки лучше, чем то, что здесь было раньше...»), кончается. Ремонт сделали, театр переименовали -- теперь не пора ли предъявить хоть какие-то художественные достижения?

Вместо этого предъявлена серия скандалов. Весной театр покинул Александр Сокуров, работавший над «Орестеей» Танеева: проект прикрыли. Нынешний, 175-й сезон должна была открывать реконструкция «Евгения Онегина» Станиславского. Премьеру отменили, обвинив 82-летнего режиссера Михаила Дотлибова в том, что он не справился с задачей (что само по себе бред: как поставит Дотлибов, который этого «Онегина» уже неоднократно делал, было ясно заранее -- не любо, так не приглашай). Наконец, только что группа артистов театра обратилось с открытым письмом к президенту Медведеву (оно опубликовано в региональном выпуске «Новой газеты» и на одном из городских информационных порталов), где предъявила г-ну Кехману обвинения из 12 пунктов, в частности, в некомпетентности и самоуправстве. Вывод - «Налицо попытка уничтожить репертуарный театр как таковой и использовать здание театра в виде прокатной площадки, а также в целях реализации собственных бизнес-проектов».

С одной стороны, не нравится -- уйди туда, где нравится. С другой -- профессиональные артисты, возможно, имеют больше оснований идентифицировать себя с театром, нежели назначенный и притом непрофессиональный менеджер. И вопрос, кому и кто имеет большее не юридическое, а моральное право указывать на дверь, -- спорный. Происходящее в очередной раз заставляет вспомнить слова Довлатова о том, что тирания -- желание командовать в посторонней тебе области.

«Паяцы», как известно, кончаются горестной репликой Канио La commedia и finita. Чего не скажешь о Михайловском театре.