Во всякой осмысленно составленной фестивальной программе есть главные темы, течения и мотивы, как изначально задуманные организаторами, так и возникающие из столкновения мнений, из неожиданных параллелей, контекста. К середине фестиваля «Балтийский дом», чей подзаголовок «Анатомия театра» допускал любые интерпретации, тема определилась сама собой. Главным стало прямое политическое высказывание, центральными -- спектакли, работающие с идеологическими стереотипами. Началось все с таллинского спектакля «ГЭП (Горячие эстонские парни)», в жанре шоу-диспута рассказывающего об эстонских демографических проблемах (об этой постановке еще предстоит говорить). Ожидались вильнюсские «Патриоты» Йонаса Вайткуса, о которых было известно, что это сатира на патриотическую демагогию. А в середине фестиваля журналистов и гостей отвезли в Хельсинки, на труднотранспортируемый спектакль Финского национального театра «Неизвестный солдат», на материале знаменитого романа о русско-финской войне толкующий проблему национальной идентичности, где современные финны узнают и принимают себя такими, какие они есть: смешными и героическими, потерянными и лихими, обыкновенными, равными себе.

О новой постановке Кристиана Смедса, получившей все возможные финские премии, популярной настолько, что за несколько месяцев в объемный трехъярусный зал национального театра билетов не достать, говорили много. Опубликованный в середине 50-х роман Вяйно Линна, где описывалась негероическая ежедневность войны и простые солдаты, мечтающие о возвращении домой, вызвал бурную дискуссию о неуважении к «святому героическому прошлому», подобных которой у нас в те же и более поздние годы было немало. Но потом роман стали называть великим, его держали в каждом доме, проходили в школе, знали наизусть, не раз инсценировали и экранизировали и, что самое главное, до сих пор любят всей нацией, чего нельзя сказать ни об одном произведении нашей знаменитой лейтенантской прозы, ни даже о романе «В окопах Сталинграда».

Когда вышла премьера Смедса, с новой силой вспыхнули те же дискуссии о пределах допустимого в разговоре о прошлом и настоящем, о глумлении над иконами нации и ее лидерами. В результате спектакль сочли крупнейшим достижением современного финского искусства, а день очередного национального юбилея парламент страны чуть ли не в полном составе отпраздновал посещением «Неизвестного солдата». В сравнении с сегодняшней ситуацией в российском искусстве это казалось поразительным.

В спектакле речь идет о так называемой «войне-продолжении», то есть не той, 39-го года, что мы называем русско-финской, а о боях с финнами уже во время второй мировой. О войне, бесславно проигранной, принесшей стране не только разрушение, но и унижение. Но, как известно, бывают проигрыши, признание которых куда продуктивнее побед, потому что дает возможность дальнейшей жизни. Спектакль Смедса показал, что в Финляндии эта самая дальнейшая жизнь идет свободно, и сделал явным, что российская победа тяжелой плитой придавила страну, требуя слепой веры, бесконечных поклонений и жертв.

Смедс много работает с видео: на огромном экране-заднике мы видим то элегические, почти сувенирные зимние пейзажи, то документальные черно-белые фото, то энергично, как в военных блокбастерах, снятые сцены боев и водных переправ, то что-то изображенное в совершенно условном стиле компьютерной игры. А то и вовсе действие развивается на фоне современных хоккейных схваток или уличных расправ у подножия хельсинкского памятника Маннергейму, когда молодежь вытаскивает из старых «Жигулей» испуганного водителя и бьет в машине стекла. На этом же экране мы видим зрителей в зале и то, как с задних рядов тихо выходят воины второй мировой и неслышной цепочкой движутся к сцене. На экран поменьше, похожий на картину в рамке, проецируются лица солдат крупным планом -- испуганные, злые, смешливые, пьяные или отчаянные. Куда бы ни двинулся солдат, камера оператора следует за ним, безгранично расширяя пространство сцены: мы видим, как человек спускается по лестнице в блиндаж, и рассматриваем на экране сидящих там однополчан: один читает письмо, другой слушает патефон.

Разумеется, мы не понимали того, что было, вероятно, главным для финнов: с какими именно местными стереотипами играл, а на какие опирался Смедс. Нам ясно было, что зрители узнают героев, что чуть ли не шевелят губами, вспоминая хрестоматийные реплики, и тут же хохочут над парадоксальными столкновениями смыслов (когда, например, героя из Карелии, то есть не вполне местного играет черный актер). Что с воодушевлением поют вместе с актерами по требованию пьяного сержанта какую-то старую песню. Но вот что значат для них разнообразные русские реалии, начиная с ряда портретов, где Гоголь, Достоевский, Гагарин и Коллонтай идут вперемежку со Сталиным, Путиным и мисс Россией, нам понять трудно. Почему, например, бой, перетекающий в дискотеку, идет под песню группы «Тату» «Мальчик-гей», а в тихую минуту на отдыхе певица поет солдатам не только Bang Bang Нэнси Синатры, но и русскую песню годов 60-х «Не спеши».

Смедс валит в кучу все, что значимо и что популярно, чем тут принято гордиться и что принесено глобализмом и телевидением. Он не считается с иерархиями, и это много дает его спектаклю. В начале действия перед занавесом выйдет на минуту и помашет ручкой артист в костюме Муми-тролля, словно из детского шоу, а бодрое письмо домой еще не обстрелянного дурака покажут, как фронтовое телевещание с указанием спонсоров и бегущей строкой рекламных объявлений. За бесшабашной сценой солдатской пьянки с огромного экрана тут будет строго наблюдать парадный портрет главного финского героя ХХ века, о котором до сих пор идут споры, -- маршала Маннергейма. И чем дальше, тем больше, по мере опьянения солдат, Маннергейм будет выпучивать глаза, пока в момент окончательного свинства голова героя в орденах не превратится в утиную голову Дональда Дака.

На экране много реальности, но на сцене почти пусто и немногие детали выглядят скорее метафорами. Несколько деревьев служители вносят и уносят по мере необходимости, а в одной из боевых сцен враги (то есть русские) появляются в виде старых холодильников, которые финские солдаты с грохотом разбивают кувалдами. И заканчивается действие, где много смеха, но и много смертей, сложением оружия и последней канонадой расстрела. На огромном заднике-экране, будто за изрешеченным пулями стеклом, появляются лица-мишени сегодняшних финских политиков и кого-то еще, кого Смедс счел иконами, достойными расправы, вперемежку с изображениями игрушечных медвежат. Говорят, что, увидев в этом ряду свое лицо, президент Финляндии очень хохотала, и хотя у других «расстрелянных» официальных лиц с чувством юмора было похуже, настаивать на своей обиде они не решились.

Попробуйте представить симметричную ситуацию: национальный русский театр (Малый или МХТ) не только выпустил подобную пацифистскую и глумливую премьеру, но и пригласил ее смотреть какого-либо президента. После чего и худрук, и режиссер спектакля остались на своих постах, театр не потерял ни спонсоров, ни государственного финансирования, а грядущий День независимости России президент решил отметить на этом спектакле в окружении членов Думы. Дико и помыслить, правда?

Кстати, если увидеть «Неизвестного солдата», не выезжая из России, шансов мало, то другой спектакль финского театрального хулигана совсем скоро будет в Москве на фестивале NET. И это будет -- вы не поверите -- мюзикл по Франциску Ассизскому. Кристиан Смедс приглашает.