Для моего поколения детей "детей войны", появившегося на свет незадолго до "пражской весны", Германия всегда была страной особой. Мы знали: есть Германия "их", проповедующая духовно чуждые нам ценности, и "наша", в которой делали замечательные игрушки -- строительные конструкторы, заменявшие нам Lego, потрясающую железную дорогу... Это была Германия, построившая "социализм в цветах ГДР".

Кстати, до сих пор не знаю точно, что же имелось в виду: цвета немецкого флага или огромные клумбы где-нибудь на Карл-Маркс-аллее или Ляйпцигерштрассе... А много позже канцлер Коль говорил о «цветущих ландшафтах новых федеральных земель».

С «нашей» Германией я познакомился в начале 80-х. Помню заблокированный чем-то напоминающим "ежи" метромост через Шпрее… Помню, как немецкие друзья осекали фразы типа "говорят, что у вас в Германии..." корректным, но настойчивым "...у нас в Германской Демократической Республике".

А когда, гуляя по Унтер-ден-Линден, мы увидели над головой вертолет с белыми американскими звездами, направлявшийся от Бранденбургских ворот в сторону Александерплац, мой немецкий друг Штефан поднял руку над головой: Das ist Provokation!..

Полтора года назад, приехав на Рождество в Мюнхен, я попытался разыскать Штефана. В "Дойче Телеком" мне предложили номера 11 абонентов с таким именем. Но "моего" Штефана Вуттке среди них не оказалось. "Ничего удивительного, -- заметил пожилой турок в рецепции гостиницы. -- Он же из новых федеральных земель, а многие оттуда уехали на заработки в Европу. Кто он по профессии? Шофер? Ну тем более..."

Я несколько забежал вперед, ведь до этого был еще институт с образцово-показательными "студентами из братской ГДР". Наша англичанка рассказывала с нескрываемым удивлением: "Представляете, опаздываю на первую пару минут на двадцать. Подхожу к аудитории -- тишина. Ну, думаю, точно: кофе пить ушли... Открываю дверь, а там один мой гэдээровец еще у трех немцев, двух чехов и одного поляка домашнее задание проверяет... С ума сойти можно!"

А еще когда мы учились на втором курсе, один студент-юрист из ГДР выбросился из окна. Говорят, боялся не сдать в зимнюю сессию какой-то экзамен...

События в Германии конца 80-х -- начала 90-х я встретил, работая в "Литгазете". Все происходящее воспринималось уже через призму горбачевских реформ. Вместе с публицистом Леонидом Почиваловым все задавались вопросом: "Германия едина, а немцы?", а с писателем Вячеславом Кондратьевым, автором ничем не похожей на остальную фронтовую прозу повести "Сашка", преодолевали исторический скепсис: "Не надо бояться единой Германии..." В одном из номеров газеты была опубликована фотография из старого немецкого журнала -- дети играют в войнушку, целясь друг в друга через импровизированную кладку из каких-то блоков. Мой коллега и учитель Олег Битов придумал подпись: "Эта фотография сделана в Восточном Берлине где-то в конце 60-х. Подражая взрослым, дети играют «в стену». Сейчас эти дети выросли..."

Помните песню про «Дружбу -- Freundschaft»? Там были такие строки: «Всегда мы вместе, всегда мы вместе, ГДР и Советский Союз…» Как саркастически заметил кто-то после распада СССР и объединения двух Германий, «так оно и вышло: жили вместе и померли почти что в один день…»

Надо сказать, что ломка менталитета человека советского вполне сопоставима с тем, с чем пришлось столкнуться десять лет назад и немцам. Причем не только восточным…

Как-то к нам в редакцию пришел скульптор Михаил Духоменок и рассказал такую историю. Несколько лет назад к нему в таллинскую мастерскую заглянул приятель из Бремена. Среди прочих работ увидел Мишину «Похоронку»: стена, в которую проваливается, цепляясь за края образовавшейся дыры, солдат. Наверху надпись «Извещение», а далее -- точное воспроизведение лицевой стороны похоронки… С обратной стороны -- плачущая мать. Так вот: посетитель, указывая на макет памятника, сказал: «Я знаю, что это. Это извещение о смерти… Моим родственникам во время войны пришло такое с Восточного фронта…» Так появилась идея поставить два памятника: в Москве -- русскому солдату и оплакивающей смерть сына немецкой матери. А в Берлине -- немецкому солдату и русской матери.

Помню, как Духоменок рассказывал о своей идее представителям Евангелической академии из Мюльхайма-на-Руре. Гости искренне недоумевали: неужели такое в России возможно?..

Сейчас, когда у нас стали открываться немецкие военные кладбища, идея эта уже не кажется сумасшедшей. А тогда, в начале 1990-го, от нее бросало в дрожь… И все-таки этот барьер мы в себе преодолели. "Простить не значит оправдать", -- любил повторять отец Михаил (Перегудов), священник из Ярославской епархии, благословивший в том же 1990-м идею восстановления трех немецких военных кладбищ на территории области…

«Переломать» за эти годы пришлось многое. Ближе или дальше мы стали от немцев? Мне почему-то кажется, что ближе. Когда мы в последний раз виделись со Штефаном, а было это за три месяца до «кончины» ГДР, летом 1990-го, он сказал: «Не надо бояться, что мы прощаемся навсегда… Мир, дай бог, станет более открытым. Ты сможешь приехать в Берлин опять. Может быть, и мы с Бриттой к вам соберемся…»

Штефан был прав. Непредсказуемая кривая отношений с «моей» Германией пошла на очередной виток. Было в этих отношениях, кажется, все. Если определять «крайние точки», то получается сложный путь от «любви по принуждению» времен «социалистического содружества» к сегодняшнему «браку по расчету», основанному на понимании того, что мы нужны друг другу. Браку, пожалуй, самому крепкому…