Ровно 25 лет назад -- в 1983 году -- Этторе Скола выпустил фильм «Бал», в котором за все время действия ни один персонаж не проронил ни словечка. История Франции с двадцатых годов ХХ века до 1968 года была рассказана в танцах -- и рассказана так, что аудиторией фильма стали не только преданные посетители балетных театров, но и публика, никогда прежде танцами не интересовавшаяся. Фильм получил «Сезара» и «Серебряного медведя» в Берлине, был номинирован на «Оскара» и на сегодняшний день давно и прочно числится классикой мирового кино. В наш постмодернистский век использование классических текстов и идей для создания текста собственного -- вещь обычная, и вот Вахтанговский театр дал возможность хореографу Анжелике Холиной (она училась в РАТИ, когда-то сотрудничала с балетом «Москва», а ныне в основном работает в родной Литве) сделать спектакль с явными отсылками к «Балу». Называется этот спектакль «Берег женщин».

Судя по всему, это не совсем новинка -- в биографии Холиной числится поставленный ею десять лет назад для своего театра спектакль «Танцы женщин», где также использованы 17 песен Марлен Дитрих. Но стопроцентно за то не поручусь -- то сочинение Холиной мне увидеть не довелось. Потому речь только о нынешней постановке в Вахтанговском.

Как и в фильме Этторе Сколы, действие спектакля происходит в некоем кафе -- столики по периметру, посередине танцплощадка. Так же в это кафе приходят женщины и размещаются за столами. Такова же структура спектакля -- череда сценок, разыгрывающихся в танце. Но на этом сходство и заканчивается.

Фильм Сколы был полон динамики, он фиксировал смену лет, стилей, общественных нравов. На наших глазах аристократия превращалась из «столпов общества» в предмет насмешек, после воздушной тревоги в зал входил гитлеровец, жаждущий вдохнуть «воздуха Парижа», и под аккомпанемент полицейских сирен в подвальчик с вырубленным электричеством вселялись длинноволосые бунтовщики 60-х годов. В спектакле Холиной время застыло, и что это за время -- точно не скажешь. Если судить по костюмам -- ну это где-то тридцатые годы (западные, не наши). У Сколы была важна смена музыки -- от местного «живого» оркестрика до раздающегося из приемника рок-н-ролла. У Холиной музыка не меняется -- весь спектакль поставлен на песни Марлен Дитрих. И фантастическая получается вещь -- хореографу оказалось неинтересно движение. Движение времени, движение истории. Она фиксирует одно состояние -- ожидания. Все собравшиеся в кафе женщины чего-то ждут и дергаются к рампе, когда в фонограмме звучит гудок парохода. Потом снова ждут. А в процессе ожидания выходят по одной (иногда по две) на танец.

Танцы эти, надо сказать, несильно отличаются друг от друга. То есть чередование «быстрый -- медленный -- снова быстрый», разумеется, работает, но такой спектакль, сжатый отсутствием текста и ограниченными лексическими возможностями танго, спасти могла бы лишь острохарактерная разработка ролей. Чтобы каждая из дам была настолько непохожа на другую, что спектакль стал бы дивертисментом, набором маленьких бенефисов актрис. Здесь госпожа хореограф актрис предала, явно побоявшись выдать им побольше ярких деталей или попросту не сумев этого сделать.

Холиной явно очень хотелось быть «стильной». И все танцы она под этот чаемый ею «стиль» причесала. У танго был украден азарт, из него выброшена наглая сексуальность. В результате тоскливое однообразие. И это в Вахтанговском театре, где всегда умели и любили сыграть характер, подать деталь!

Нет, конечно, где-то актрисы (и актеры -- кроме трех дежурных официантов в кафе забредают на один танец случайные гости), что называется, «берут штурвал на себя», эту самую монотонную «стильность» преодолевают, и мы видим соло -- бодрые, отчаянные, хулиганские. Но проходит полминуты -- и снова мертвый штиль.

Вероятно, для того чтобы добавить в спектакль хоть какое-то напряжение, в финале запускается чудовищная фонограмма. То ли пожарная сирена, то ли воздушная тревога, то ли тревога радиационная, то ли все сразу, а «за ними» еще звучит какая-то музыка. Громкость необыкновенная. Что такое случилось в городе -- непонятно, но женщины собираются и дружно уходят. Можно ли это счесть месседжем спектакля -- то есть для того чтобы женщины перестали ждать неизвестно чего, должна произойти вселенская катастрофа? Во всяком случае, других режиссерских посланий обнаружить не удалось.