На очередной саммит Россия -- ЕС, который пройдет на этой неделе в Ханты-Мансийске, европейские представители приедут в плохом настроении. В последние два года ведущие страны-члены предприняли титанические усилия по перезапуску структурных реформ в Евросоюзе. Но упрямство ирландских избирателей, не поддержавших на референдуме Лиссабонский договор, вновь ввергло единую Европу в концептуальный кризис.

На долю Франции, которая 1 июля заступает на пост председателя Европейского союза, выпадает тяжелейшая задача. В предстоящие месяцы политикам Старого Света предстоит решить, как и куда двигаться дальше. Попытаться ли в очередной раз модифицировать договор, чтобы получить согласие Ирландии на повторном референдуме, либо пойти путем «многоскоростной» Европы. Последнее означает формирование ядра из стран, готовых углублять взаимодействие, и нескольких кругов периферии с убывающей степенью вовлеченности в интеграцию.

Как бы то ни было, фиаско Лиссабонского договора, который представлял собой сильно «разбавленную» версию общеевропейской конституции, по сути, означает конец идеи федерализации Европы, то есть объединения национальных суверенитетов и создания наднациональной политической идентичности. Сама теоретическая возможность того, что мнение какой-то страны может быть проигнорировано в пользу мнения большинства (а именно в этом состоял главный смысл конституции и -- хотя и в кардинально ослабленном виде -- Лиссабонского документа) стала красной линией, за которую европейские нации не готовы заступить.

Для России ситуация в Европейском союзе представляет отнюдь не академический интерес. От развития событий в объединении, на долю которого приходится более половины российской внешней торговли, зависит не только экономическое благосостояние, но и -- во многом -- стратегическая ориентация страны.

С практической точки зрения политическая неразбериха, царившая в ЕС после расширения в 2004 году и особенно после франко-голландского «нет» конституции в 2005-м, оказала крайне негативное воздействие на связи с Россией. Именно из-за этого переговоры о новом базовом документе взамен действующего Соглашения о партнерстве и сотрудничестве начинаются только теперь, почти на два года позже, чем планировалось.

Евросоюз раз за разом демонстрировал неспособность согласовать общий подход по важнейшим вопросам, касающимся отношений с внешними партнерами. Это подпитывало традиционное и вполне естественное в подобной ситуации желание Москвы иметь дело не с ЕС в целом, а с крупными странами по отдельности, что, в свою очередь, дополнительно накаляло атмосферу внутри Европейского союза.

Укрепление внешнеполитических институтов Евросоюза и обретение им более четкой административной структуры, что, в частности, предусматривалось Лиссабонским договором, сделало бы контакты более эффективными. Это не означает, что Москве стало бы легче отстаивать свои интересы в контактах с ЕС, скорее наоборот. Однако опыт последних лет показал и другое: слабость Европейского союза и отсутствие в нем консолидации не дают России осязаемых преимуществ, зато предельно осложняют достижение хоть какого-то результата.

Так, многие с надеждой ожидали января 2007 года, когда председательство в Евросоюзе перешло к Германии -- особые отношения Москвы и Берлина давали надежду на качественный сдвиг в сотрудничестве России и ЕС. Вместо этого германскому председательству пришлось сосредоточить силы на бесконечных согласованиях договора о реформах (первоначальное название Лиссабонского документа) и попытках уговорить Варшаву снять вето на переговоры с Россией. Вето осталось в силе, договор же удалось парафировать, теперь, правда, и те усилия того гляди окажутся напрасными.

Париж, еще один «особый» партнер, намеревался активно взяться за переговорный процесс с Москвой, зеленый свет которому будет дан в Ханты-Мансийске. Французские представители даже выражали стремление не только начать, но и закончить подготовку нового соглашения в течение своего председательства (амбиции, впрочем, явно завышенные, если принимать во внимание масштаб концептуальных расхождений по принципам отношений). Но в условиях нового кризиса внутри Европейского союза львиная доля недюжинной энергии президента и министра иностранных дел Франции будет уходить на преодоление очередного тупика.

Насколько вообще необходим сейчас документ, призванный определить отношения России и ЕС на 10--15 лет вперед? Обе договаривающиеся стороны явно пребывают в переходном состоянии. Новая российская модель власти и ее приоритеты, судя по всему, проявятся не сразу, а в течение ближайших пары лет. И дело, конечно, не в соотношении власти внутри тандема Медведев -- Путин, а в контурах курса на мировой арене. Который, несомненно, будет зависеть от того, в каком направлении двинется вся международная система.

Развитие Евросоюза не менее непредсказуемо. Объединение зажато между внутренними дисбалансами, которые пока не удается преодолеть, и нарастающим давлением извне. Глобальная политико-экономическая расстановка сил меняется в пользу новых центров влияния. Не вполне определен будущий тип отношений с Соединенными Штатами -- заметно расхождение политических целей и средств их достижения между США и ЕС. Проблема Турции, перспектива вступления которой в Евросоюз все более призрачна, перерастает в более масштабную тему -- взаимоотношения с Ближним Востоком.

Иными словами, вопросов о будущем и России, и ЕС гораздо больше, чем ответов. В такой явно переходной ситуации странно ожидать появления чего-то, рассчитанного на долгосрочную перспективу. Тем более что конкретное видение того, как должно выглядеть соглашение, у российского правительства и Еврокомиссии противоположное.

Москва выступает за компактный базовый документ, который со временем можно дополнять соглашениями по отдельным секторам сотрудничества -- по мере его развития. Брюссель хотел бы получить нечто универсальное, регламентирующее все стороны отношений, прежде всего, конечно, энергетику. Переговоры предстоят нелегкие и весьма продолжительные.

Несколько лет назад стало очевидно, что модель отношений России и ЕС, заложенная в начале 1990-х годов, больше не работает. Ее условно можно было назвать «возможности без прав». Россия могла, трансформируясь, сблизиться с Евросоюзом и получить новые возможности, принимая нормы и правила ЕС. Но, поскольку вероятность членства в Европейском союзе никогда не рассматривалась, прав влиять на интеграционные процессы Москва, конечно, не получала.

Затем, чтобы поддержать видимость динамичного развития контактов, Москва и Брюссель придумали замечательную форму -- в 2005 году были приняты «дорожные карты» по четырем «общим пространствам». Они никого ни к чему не обязывают, зато демонстрируют массу добрых намерений. Но лучшей метафоры для ситуации, в которой находятся Россия и Евросоюз, придумать трудно -- стороны вдумчиво обсуждают «дорожные карты», старательно избегая говорить о том, куда, собственно, ведет эта самая дорога, какова цель движения.

Неудача европейской федерализации создает тактические проблемы в контактах с ЕС, но стратегически позволяет рассматривать интересные сценарии. Превращение Евросоюза в квазигосударственное объединение четко обозначило бы границу между Европой (как политическим феноменом) и Россией. Возвращение интеграции в формат межгосударственного союза, не посягающего на основы суверенитета своих членов, оставляет возможность для появления в будущей Европе новой политической конфигурации. А она может включать и Россию -- не как члена Европейского союза, а как равноправного участника какого-то нового европейского «концерта наций». Впрочем, это пока из разряда политической фантастики.