Всемирно известный итальянский режиссер Франко Дзеффирелли -- творческий преемник Стреллера и Висконти, «певец роскоши» и фантазер, легкий на руку консерватор и мастер играть масштабами (от стадионных до камерных) -- лично готовил в Кремлевском дворце постановку оперы Леонкавалло «Паяцы».

Яркий и сильный проект, ставящий Москву на мировую оперную карту, стоимостью 1,5 млрд евро (цифра, сопоставимая с гастролями Мадонны) организовал московский «Постмодерн-театр» (особая благодарность за помощь Александру Гафину), привозивший в Москву в 2003 году дзеффиреллиевскую «Травиату» и в 2005-м «Аиду». В этот раз его стараниями в Россию приехали интернациональная труппа из трехсот человек и несколько грузовиков реквизита (хор Израильской оперы, декорации из Лос-Анджелеса, солисты из Италии, Америки, Южной Кореи). В оркестровой яме разместился родной оркестр Театра Станиславского и Немировича-Данченко.

И тут Дзеффирелли понял, что Кремлевский дворец -- это не только престижно, но еще и чрезвычайно сложно. На пресс-конференции накануне первого показа он говорил, что надо бы репетиций десять, чтобы освоить это пространство и эту акустику (точнее, ее отсутствие). Но у команды Дзеффирелли была всего одна -- генеральная.

В результате чуткий дирижер Массимилиано Стефанелли, на глазах москвичей грамотно справлявшийся с партитурой «Травиаты» в Большом театре, оказался в положении трюкача поневоле.

В «Паяцах» он был занят тем, чтобы каким-то чудом выкрутиться из ситуации, когда хор на сцене то ли не слышит оркестр, то ли не успевает среагировать, а солисты, склоняясь друг к другу, так перегружают микрофоны, что скрипок уже не слышно.

Стефанелли делал что мог (ручки за пультом звукоусиливающей аппаратуры все равно крутит не дирижер), и благодаря его усилиям партитура обретала хотя и не совершенную, но все же стройность.

Тут можно вспомнить потрясающий спектакль «Тоска» Римской оперы, сделанный Дзеффирелли в «полуконцертном» формате к юбилею театра, -- его тоже играли в Кремле. Но та работа опрокинула все представления о Кремлевском дворце и его пригодности для оперного дела (самого режиссера в Москве тогда не было), а про «подзвучку» на «Тоске» многие до сих пор вспоминают как про произведение искусства.

Дзеффирелли сейчас готовит в Риме новую «Тоску» и хочет, чтобы она тоже приехала в Москву. Что ж, чем больше мы увидим Дзеффирелли, хороших и разных, тем лучше. Ведь его пресловутый консерватизм (мастер негодует по поводу оголтелого режиссерского концептуализма, добродушно посмеивается над аутентизмом) отнюдь не столь радикального толка, каким представляется. А легкий почерк, царящий во всех его работах -- шикарных и камерных, вычурных и строгих, делает спектакли неизменно органичными и тем очаровательными.

Таковы и «Паяцы» -- по-феллиниевски головокружительно топчась на теме «путаницы между иллюзией и реальностью, вымыслом и правдой, театром и жизнью» (в основе сюжета Леонкавалло реальная история из криминальной хроники, согласно которой на театральном представлении муж из ревности убил жену, а публика думала, что все происходящее -- искусство), Дзеффирелли демонстрирует необычайную легкость и живость мизансцен. Бедная улица, обшарпанный дом где-то в дешевом районе под опорами огромной автострады кажутся и масштабными, и лаконичными. Пространство уютно и странно, со встроенной балаганной сценкой внутри -- оно и само по себе немножко сцена и чуть-чуть реальность. Массовка как будто в современных одеждах -- что венецианские маски, а главные герои, окруженные циркачами, фриками и прочими акробатами, так ловко превращаются из паяцев в людей и обратно, что сложная, пышная тема спектакля мерцает так же легко, грустно и празднично, как карнавальная иллюминация.

Солисты скорее разочаровали: Амарилли Ницца (Недда), Ричард Лич (Канио), Сенг Хен Ко (Тонио), демонстрируя выучку и владение стилем, не демонстрировали свободы и красоты, каких ждешь от действующих игроков мирового вокального рынка. Хотя виной тому может быть та же чудовищная сложность акустики и «подзвучки».

В любом случае приятно, что мы увидели здесь не только дзеффиреллиевскую роскошную трагедию, но и его балаган, сделанный с тем же вкусом и фантазией, какие отличают его возвышенные решения.