Главный театр страны возвращается из британской столицы победителем -- аншлаги (после первого «Дон Кихота» один из английских критиков призвал своих читателей украсть билет, если не удалось его купить), ежевечерние овации и ворохи восторженных рецензий. Успешно сработал рекламный ход -- приглашение на роль Спартака любимца местной публики Карлоса Акосты; точно была просчитана траектория всех гастролей -- собраны все возможные стили и эпохи. Начали новым-старым, возрожденным по моде XIX века «Корсаром» (имперский шик и манифест сегодняшней возрождающейся империи), продолжили «Баядеркой», напомнившей о позднегригоровичских временах и превращенной Николаем Цискаридзе в спектакль сугубо романтический. «Спартак» -- гордость шестидесятых, ничуть не потерявшая в силе своей и славе; «Дон Кихот», уже принадлежащий любой эпохе, -- настолько его стиль определяет конкретная пара исполнителей главных ролей; и под занавес -- неутомимая балетная комедия «Светлый ручей», уже показанная в Лондоне год назад и снова спровоцировавшая зал на восторженное хихиканье и гогот в полный голос. И перед «Ручьем», на кульминации гастролей, вечер одноактных балетов, первый из которых говорит о том, из чего возникают имперский пафос, романтический полет и все возможные балетные хохмы. О работе в балетном классе.

Зал благосклонно заулыбался, когда на сцене появились первые действующие лица -- только начинающие учебу малыши. Тут надо сказать, что детей из московского училища театр почему-то с собой не взял, и постановщику спектакля пришлось в минимальный срок вводить в «Класс-концерт» местных юных энтузиастов, причем тех, что еще только пойдут в первый класс балетной школы. Четверка крохотных джентльменов (один из них азиат, еще один афроангличанин -- судьба случайно нарисовала точный расклад в мировом балете) изо всех сил старалась соответствовать Большому театру, и это их старание, эта смесь восторга от пребывания на сцене, гордости и неспрятанного до конца страха так ложились в ткань спектакля, что экстремальный опыт, должно быть стоивший постановщику немалых сил, стоит признать сработавшим на благо. А еще именно в этих детях, впервые правильно ставящих ноги у станка, начинала свой танец Работа.

Аллегорические персонажи часто встречались в балетах и в девятнадцатом, и в двадцатом веках, но тут в спектакле Асафа Мессерера, впервые появившемся на сцене Большого театра в 1963 году, быстро исчезнувшем (правивший театром Юрий Григорович не любил успешных конкурентов) и возрожденном Михаилом Мессерером чуть более месяца назад, нет персонажа, что назывался бы именно так. И все же именно Работа главная героиня «Класс-концерта». Работа отважная. Работа тщательная. Работа радостная.

От «Этюдов» Ландера, с которыми часто сравнивают «Класс-концерт», спектакль отличается именно выбором героини и интонации. Ландер запрограммированно строил балетный миф -- танец как ритуал, балерины как богини. Мессерер же, не отрицая мифов старинного балета (одна из самых эффектных начальных сцен, когда за стоящими у станка девушками появляется в легкой дымке второй ряд, зеркально отображающий первый; и те и другие кажутся привидениями), все же говорит о танце как о человеческом занятии. Боги требуют мучений и жертв, они могут быть неблагодарны, а Асаф Мессерер в свое время (и продолжающий сейчас его дело Михаил Мессерер) настаивал на том, что класс не должен быть пыткой. Более того, он должен быть радостью. Сейчас, когда балет перестал быть закрытым искусством и мы из телевизионных интервью, из воспоминаний все больше узнаем, что за адская жизнь идет за кулисами и в какой степени там все друг друга ненавидят, спектакль Мессерера кажется просто диссидентским манифестом.

Вероятно, потому еще и невзлюбил его когда-то Юрий Григорович. Потому что для него-то танец -- это вечное мрачное (порой великое, не спорю) жертвоприношение. И смотреть, как все сияют, ему было невыносимо.

Спектакль точно следует обычному распорядку утреннего балетного класса -- упражнения у палки, упражнения на середине, маленькие прыжки сменяются прыжками большими. Вот танцовщицы «кидают батманы» (высокие взмахи ног -- балетный сленг), вот уже замелькали антраша. Запросто соединяют гусарскую лихость с благородной выдержанностью танцовщики, демонстрирующие кабриоли; томно сплетает в воздухе руки Мария Александрова, играет во вчерашнюю школьницу-выпускницу Светлана Захарова. Безусильно -- ах, это ведь только забава, удовольствие -- печет «блинчики», прыгая по сцене на одной ноге, Нина Капцова. Повторяя стиль и манеру легендарной московской балерины Ольги Лепешинской, бесстрашно сигает с разбегу в руки партнеру Наталья Осипова. Работа усложняется, Работа ликует, Работа принимает аплодисменты.

Клемент Крисп в Financial Times назвал этот спектакль «фамильной драгоценностью», Дебра Крейн в Times -- «грандиозным и захватывающим представлением». За «Класс-концертом» следовал уилдоновский «Эльсинор» (как всякая неоклассика, невозможный без классической школы) и «Комната наверху» Твайлы Тарп, вскипевшая из энергии отрицания этой школы. Публика принимала одноактовки одинаково восторженно, критика же разошлась во мнениях и к Тарп была порой строга. «Класс-концерт» в какой-то момент сыграл против новых сочинений: он продемонстрировал возможности труппы, а сегодняшние хореографы их, как показалось некоторым журналистам, их не использовали. Зато финальный «Светлый ручей» был снова принят очень хорошо, и Большой театр может гордиться этими своими гастролями.