Пьесу по «Бедным людям» Достоевского придумал Валерий Семеновский, поставил Григорий Козлов. Чиновник Макар Девушкин -- Валерий Дьяченко, девица Варвара Доброселова -- Юлия Нижельская. Все остальные персонажи из их переписки поручены одному Радику Галиуллину.

Три актера, крошечный зальчик Малой сцены, да и сам театр, хоть и с богатым бэкграундом, но нельзя сказать, что сейчас находится в центре внимания общероссийской публики и критики (там совершенно заслуженно находится Малый драматический Льва Додина, но, пожалуй, из драматических компаний Петербурга больше никто). В общем, очень камерный сюжет.

Камерный, но важный.

За последние примерно полтора десятилетия обрушилась иерархия театральных ценностей. Критерии различения добра и зла похерены давно и с охотой. Недавно мне довелось на гастролях МХТ посмотреть подряд два спектакля. Прескверный «Гамлет» Юрия Бутусова заставил меня, знающего ладные и складные работы Бутусова в Петербурге, сожалеть о том, что режиссер в столице вконец исхалтурился, начертал на своем знамени «Неглиже с отвагой!» и, кажется, вовсе утратил желание (а то и способность) ставить и решать действительно художественные, а не ремесленно-конъюнктурные задачи. Но оказалось, что «Гамлету»-то до дна еще далеко, настоящее дно -- «Тартюф» Нины Чусовой. Это самоупоенно-наглое, буквально хрюкающее, бессмысленное и беспощадное в своем агрессивном невежестве и прямо-таки космической бездарности зрелище.

И что же? Дорогие билеты распроданы, зал полон, благодарные поклонницы, само собой, искупали своих любимцев в аплодисментах. И никому вроде и дела нет до того, что любимцы эти находятся в плачевном творческом состоянии. Что некогда живой и веселый Михаил Пореченков сделал основным содержанием пребывания на сцене самодемонстрацию. Что Константин Хабенский в тысячный раз бодяжит наизусть знакомые штампы своей и без того не слишком-то богатой палитры. Что у Михаила Трухина роль, на минуточку, Гамлета попросту как следует не разобрана, а потому провалена. Что все актерские работы в «Тартюфе» представляют собой отвратительное кривлянье, хотя Олег Табаков кривляется все-таки умело, а молодежь -- еще и коряво.

А вот и ладненько. Ну, написали многие коллеги то же, что я. Так ведь брань на вороту не виснет, зато худрук МХТ с гордостью говорит, что скоро вверенное ему предприятие выйдет на самоокупаемость. Повторю: эти два произведения мне просто на глаза попались, любой критик и присяжный зритель без труда вспомнит сколько угодно театров, где творится то же самое.

Не собираюсь сравнивать хороший завтрак с дурной погодой. Тем не менее все впечатления, сойдясь в одной голове, оказываются в одном контексте. В этом контексте скромные «Бедные люди» звучат тихим, но внятным и настойчивым утверждением профессионального достоинства. Спектаклю, конечно, надо окрепнуть, пока дыхание его неровно, но и сейчас видно: это результат обдуманного тщательного труда. Не все решения убеждают, но нет ничего от балды, по принципу «раззудись плечо, размахнись рука». Кое-что делается моторно, режиссерская конструкция в некоторых местах еще не обросла мясом. В середине сцены большой, больше роста человека, куб со съемными стенками -- окна в них вынимаются («прорубаются»; сценография Николая Слободяника), сам куб крутится, на полу его обнаруживается бассейн с водой, куда падает Девушкин, и т.д. На мой вкус, многовато мизансценических акцентов и вообще возни, Козлов будто не до конца доверяет инструментам актерской игры.

А зря. Потому что играет Валерий Дьяченко.

Дьяченко -- редкостный мастер. Таких теперь больше не выпускают. В отечественной театральной промышленности они сняты с производства.

Макар Девушкин добавился к уже сыгранным им в ТЮЗе Поприщину и Афанасию Ивановичу в «Старосветских помещиках» и Мише Бальзаминову в маленьком театре «Приют комедианта». Короче, Дьяченко -- специалист по «маленьким людям». Все эти роли -- замечательны. Замечательны прежде всего предельной сделанностью. У актера не бывает секунды не освоенной, не осмысленной -- непрерывность сценической ткани такова, о какой раньше говаривали «кружева плетет». Ах, как они с выдающейся актрисой Ириной Соколовой работают «Старосветских помещиков»: микропристройки, точнейшие жесты и мимические движения -- как выражение тончайших движений душевных. Чернь, скань и финифть!

Бывают актеры, глядя на которых понимаешь: они на сцену зашли мимоходом, промеж гораздо более важных закулисных дел. Для Дьяченко -- очевидно -- сцена есть место его настоящего, подлинного существования, и все остальное подчинено ей. Такая филигранность достигается долгой кропотливой выделкой роли, и никак иначе. Вот как раз этот императив профессиональной этики утрачен современным театром, и редкие исключения вроде актеров Додина и Фоменко лишь оттеняют общую справедливость диагноза.

Наверно, можно нарисовать Макара Девушкина чисто характерными красками -- эдакой смешной, жалкой и несколько гадкой стареющей канцелярской крысой, полюбившей семнадцатилетнюю Вареньку, нищую и обесчещенную сироту. Дьяченко, разумеется, достало бы умений, что он и демонстрирует, ненадолго превратившись как раз в такого старикашку, отца студента Покровского. Но актер этот -- слишком крупный для просто характерности (сыграть которую, вообще говоря, не очень и хитро). Он проделывает со своим героем примерно ту же трудноописываемую операцию, что Гоголь с Башмачкиным и сам Достоевский с Девушкиным.

В этой прозе восхищает, конечно, вовсе не сострадание авторов к униженным и оскорбленным, как учили в школе. (Сострадание это, кстати, отнюдь не безусловно -- оно с презрением как минимум пополам.) Однако вменяемый читатель ведь не съемку скрытой камерой наблюдает -- он видит, как это написано. Автор увлекает переживаниями героев, заставляет в них поверить, но притом нас удерживает от полного в них погружения, останавливает на краю галлюцинации осознание эстетических достоинств текста. Оттого мы относимся к Девушкину из «Бедных людей» совсем не так, как относились бы к нему, повстречайся он нам в реальности.

Именно тем, как играет Дьяченко -- как он удивительно держит крупные планы, как мгновенно, без всякого разгона меняет психологические полутона, как настоящий темперамент проявляет себя сильно, но исподволь, никогда не срываясь на крик, -- так вот, этим он укрупняет героя. Маленький человек, представленный большим артистом.

И кто это увидит?

Давно минули времена, когда слава -- например, Раневской -- была адекватна ее актерским заслугам. В медийную эпоху и популярность -- медийная, и народ валом валит в театр, чтобы вживую поглазеть на тех, кого он видел по телевизору. Хотя во многих труппах есть актеры милостью Божией, известные лишь узкому кругу знатоков и ценителей. Когда-то прекрасный актер Юрий Кузнецов в ленинградском Театре комедии поразительно играл Василькова в «Бешеных деньгах», а зал был неполон. И чем, как не издевательством театральных демонов, объяснить, что всесветно знаменит Кузнецов стал благодаря Мухомору из «Ментов», где он всего лишь штукарит (хотя даже его штукарство -- мастер-класс для профнепригодных собратьев). Тем же занимается один из лучших петербургских актеров Вячеслав Захаров в «Тайнах следствия». Еще один огромный талант -- Сергей Мигицко -- только что снялся в роли Андерсена у Рязанова, но мало надежд, что этот фильм прославит его, как некогда Алису Фрейндлих -- «Служебный роман»: кинематограф Рязанова сейчас тоже не в зените зрительского интереса. Александр Баргман играет Гамлета (в спектакле Вениамина Фильштинского) настолько же хорошо, насколько плохо это делает Михаил Трухин. Но где? Опять-таки в «Приюте комедианта».

Нужды нет, что Мигицко -- премьер Театра Ленсовета, Дьяченко -- ТЮЗа, и оба они -- народные артисты России. Понятия «знаменитый актер» и «знаменитый театральный актер» ныне противоположны. Потому что, если служить только в театре, любви публики иначе как хорошей работой не добиться. В остальных сферах приложения актерской профессии ею можно даже и вовсе не владеть, что не помешает стать кумиром и каким-нибудь «культовым Куценко».

Это глубоко несправедливо. Увы, это так.