Историографы давно и безнадежно спорят, с какого момента современность обращается в историю. Надо ли вводить подвижную формальную грань (допустим, «пятьдесят лет тому назад»), или стоит вести отсчет от неподвижной точки события: октябрь 1917-го, август 1914-го, да хоть август 1991-го. Общепринятого мнения нет, а у каждой страны свои точки отсчета. Однако ясно, что в большом масштабе разлом между манящим, романтическим прошлым, где были плащи и шпаги, томные маркизы в пудреных прическах, дуэли, интриги, блестящие гусары, балы и свечи, и современностью с ее машинами, поездами, электричеством, пулеметами пролег где-то в середине XIX столетия. Одной из линий, обозначивших этот разлом (наряду с прокладкой железных дорог, появлением пенициллина и операций под наркозом) была Крымская война.

В старой историографии ее называли Восточной (это если смотреть из Европы). Ведь кроме Крыма театром военных действий были акватория Черного моря, Дунайские княжества; английский военный флот появлялся на Балтике и Дальнем Востоке, атаковал Соловецкий монастырь и Петропавловск. Активные военные действия шли на Кавказе. Началась война как русско-турецкая, за турок вступились Англия и Франция. Войска этих трех держав высадились в Крыму; там были шотландские горцы и зуавы (французские колониальные войска), хорваты, черногорцы... Кого только не было.

Большие войны бывали и прежде. Втягивавшие много стран и народов, перекраивавшие Европу. Наполеоновские, к примеру. Но именно в Крымскую войну исход начал зависеть не от отважных кавалерийских рейдов, а от соотношения гладкоствольных ружей и нарезных, парусного флота и пароходов. Техника еще значила не все. Еще можно было думать, что решает дело мужество и стойкость. Но русская литература в лице Льва Толстого молниеносно и чутко отреагировала на перемены. «Севастопольские рассказы» разительно отличались от всей предшествовавшей литературы о войне и предопределили последующую. Больше никаких кавалерийских красот, гусарских выходок, патетики и красивой гибели. Окопная грязь, изувеченные тела, начальственная бестолковщина, конечная бессмысленность происходящего.

Авторы выставки мудро рассудили, что не стоит затевать в очередной раз рассказа о ходе кампании: хронологию и фактографию Крымской войны все учили в школе и почти никто не помнит. Желающие могут прочесть компактное и толковое изложение событий в подготовленном к выставке буклете (кстати, очень мило стилизованном под старое архивное дело, с потертым переплетом, инвентарными номерами, загнутыми углами, узнаваемым шрифтом). Все дело в образах. Вы знаете, как выглядели зуавы? Каковы из себя были пресловутые гладкоствольные ружья и нарезные?

Предметный ряд выставки основан на сопоставлении документов, рисунков, фотографий с музейными вещами, причем, что не очень обычно для экспозиций по не столь уж давнему XIX веку, главная роль отведена археологическим находкам. И это впечатляющее решение.

Противоборствующие армии стояли в Севастополе долго, места их расположения обозначены не только военными картами, рапортами, описаниями очевидцев: лежащие в земле Севастополя россыпи форменных пуговиц, кокард, блях показывают, где был лагерь англичан, где -- французов, где пролегали русские рубежи. Фотографии палаток соседствуют с откопанными котелками, ложками, гребнями; на фотографии офицеры пьют вино -- вот бутылки.

Много внимания выставка уделяет внешнему виду войск, униформе. Рисованные таблицы, какими должны быть мундиры различных родов войск и полков, повозки, седла. Рядом фотографии: как все то же выглядело в жизни. Образцы сукна. Подлинные мундиры и реконструированные фуражки с подлинными, найденными там же, в севастопольской земле, металлическими деталями. Ружья разных конструкций.

Тот самый технологический перелом проиллюстрирован лучше всего, пожалуй, двумя выставочными сюжетами. Во-первых, коллекция пуль. Ружейный механизм отчасти скрыт в стволе. Надо знать его конструкцию, иначе о том, нарезной там ствол или нет, выяснишь только по этикетке. А пуля видна целиком: архаичная круглая; модернизированная -- с крестообразной нарезкой; та, за которой будущее, -- выгнутым конусом. Вот она, маленькая, убийственная деталь, подтачивавшая эпоху.

Во-вторых, соседство рисунков с фотографиями. Фотографы на войну уже приехали, но рисунок как документ, а не акт чистого творчества, еще не утратил силы.

Ну а звучат и обретают смысл и предметы, и изображения все же благодаря писаному слову. Выставка архивная, и писанное на бумаге цементирует, склеивает, увязывает ряды экспонатов. Совсем иначе все понимается, когда видишь в витрине тетрадку с заглавием: «Формулярный список состоящего при штабе начальника артиллерии легкой №8 батареи 12-й артиллерийской бригады подпоручика графа Л.Н. Толстого». Послужной список, перечень боевых эпизодов, свидетельство участия.