В этом году фестиваль был посвящен симфоническому балету. О том, что это такое, у нас в отечестве спорили не раз; для худрука гамбургского театра Джона Ноймайера симфонический балет -- это просто балет, поставленный на музыку, не предназначавшуюся для танцев изначально, балет, творящийся, когда «вдохновение идет от музыки, а не от литературы, от сюжета».

Казалось бы, в чем проблема? Каждый хореограф, безусловно, имеет право взять интересную ему музыку (разобравшись с авторскими правами, разумеется) и сочинить на нее спектакль. Но это взгляд XXI века, и то разделяемый не всеми. «Высокие» музыкальные жанры и их деятели на протяжении двух веков относились к танцам пренебрежительно: вот есть специальные сочинения для вашего дрыгоножества, под них и пляшите, симфонии трогать не смейте. (При этом в числе сочинителей балетов -- масса отличных композиторов, но это ситуации не меняет.) Рецидивы этого «охранительного» подхода встречаются и сейчас: есть еще на свете музыкальные руководители театров, выставляющие хореографам при обсуждении контрактов условие: только «балетная музыка». Результатом периодически становятся спектакли, не «спетые от души», а будто вытолкнутые сквозь зубы; в лучшем случае холодно сконструированные.

Не так в Гамбурге у Ноймайера. Хореограф правит в театре сам, и никто ему не указ. Он любит Малера -- и Малер обильно присутствует в репертуаре; ему интересен Моцарт -- пожалуйста, вот и Моцарт. Спектакли могут быть как сюжетными, так и бессюжетными; впрочем, ноймайеровские сочинения трудно поделить на эти две категории. Баланчин полагал, что там, где мужчина и женщина на сцене, там и сюжет; у Ноймайера и один человек не будет «просто делать па»; хореографу интересно не только движение, но и то, что движет человеком.

Итак, симфонический балет. Гамбургский фестиваль начался с премьеры баланчинских «Драгоценностей» (см. «Время новостей» от 11 июля), закончился гала-концертом. Между ними -- «Дама с камелиями» и «Ноктюрны» (и то и другое -- Шопен), «Окна в Моцарта» (где соединяются Шнитке, Бетховен и сочинения самого героя юбилейного года) и моцартовский же «Реквием» (в текст которого аккуратно вписаны грегорианские песнопения). И все же все возможности балета, все способы его контакта с «чужой» музыкой были явлены только на грандиозном, пятичасовом гала.

Балет, внимательно выбирающий родные себе темы из фрагментов классиков, группирующий их и складывающий в новую мозаику, -- открылся гала большим куском из «Окон в Моцарта» и одной из сцен ноймайеровского же балета «Как вам это понравится». (В последнем музыка перемежается периодически воплями актеров; запомнятся, впрочем, не они, а дивная поддержка -- одолевающая кавалера девица, прыгнув, повисает в его руках головой вниз и голой пяткой пытается нежно погладить ему щеку). Продолжился не менее масштабной сценой из «Нижинского», где Шостакович стал сочинителем музыки той мировой войны, что свела с ума легендарного танцовщика. Но вот и другой балет -- балет, использующий хорошую музыку для аккуратных упражнений школьников (Кевин Хаген, преподающий в местной школе, поставил «Классическую симфонию» Прокофьева для пяти- и шестиклассников; получился такой грамотный детский класс, полный юных баланчинских фанатов). Рядом, конечно, балет, превращающий небольшие фрагменты в совершенно законченные вещицы -- как баланчинское «па-де-де Чайковского» (оно досталось Элен Буше и Тьяго Бордену; в жесткую геометрическую структуру Буше внесла непривычную плавность, ничуть не потеряв при этом темп). И как же без балета, мирно веселящегося, ничуть не смущенного своей ролью легкого музыкального развлечения: штраусовский вальс «Ты и ты», с вальяжной парой Анна Поликарпова -- Иван Урбан, воспроизводящей светские развлечения бального зала; «знакомятся» они, конечно, столкнувшись спинами в разноцветной толпе. Но вот и балет, требующий для себя новой музыки, уже сам решительно отодвигающий слишком старомодную для него классику: In the middle somewhat elevated Форсайта, в котором Куша Алексии и Амилькар Море Гонсалес кромсали пространство конечностями, решительно приспосабливая его под себя; и Two Рассела Малифана на музыку Энди Коутона в исполнении Сильви Гиллем -- противоположный жест, противоположный вектор, попытка вплавиться в пространство, быть настолько текучей, что от зависти вздрогнет падающая с кручи вода -- первая балерина мира, стоя практически на месте, стала Ниагарским водопадом.

Все возможные варианты на фесте были рассмотрены. Ноймайер перебрал все пути и объявил на следующий сезон премьеру «Парсифаля». Да, Вагнер (в компании с Джоном Адамсом). Нет, не опера. Балет, балет -- не сомневайтесь.