У каждого поэта есть строки-эмблемы. Узнав, что в заголовок вступительной статьи к первому претендующему на научность изданию стихов Александра Галича вынесена цитата, а за ним следует два эпиграфа, «источники» угадает всякий. Ну да, Началось все дело с песенки... И вот она, эта книжка,/ Не в будущем, в этом веке... Те, кто выбраны, те и судьи?!/ Я не выбран. Но я судья. Что ж, В. Бетаки, подготовивший «Стихотворения и поэмы» для Большой серии «Новой библиотеки поэта», в своем праве. Но и читатель вправе спросить, что же это все-таки за книжка?

То, что Галича следовало публиковать в "Библиотеке...", обсуждению не подлежит. Даже если кому-то его песни «не ндравятся» (дело вкуса; по-моему -- свидетельство о безвкусии), даже если кто-то не видит, сколь значимую роль сыграл Галич в освобождении поэтического языка конца ХХ века (его влияние на разных поэтов -- богатая филологическая тема), отрицать общественно-историческое значение этого поэта, его сцепленность со временем, его воздействие на несколько поколений русской интеллигенции невозможно. Галич -- часть истории, а потому и отношение к его наследию должно быть историческим. Что соответствует задачам «Библиотеки поэта». «Просто читать стихи» можно по другим книгам.

Между тем новая книга пригодна только для «просто чтения». Разумеется, текстология Галича -- проблема сверхсложная. Когда поэт был вынужден эмигрировать, рукописи ему взять с собой не дали (судьба их неизвестна), а потому составленные Галичем книги остаются основой для любого издания. Да, в данном случае невозможно игнорировать «последнюю авторскую волю» (как ни абсурдно звучит это словосочетание в советском контексте). Да, тексты Галича датируются с трудом, но ведь кое-что сделать можно. Составитель и делает, честно фиксируя: Имярек сообщает, что слышал такую-то песню в таком-то году. А за Имярека кто поручится? Он ведь и напутать мог. Ясно, что необходимо сличение свидетельских показаний, сквозной просмотр мемуарного корпуса, анализ магнитофонных записей (не для установления «верного» текста -- вариативность тут «входит в стоимость путевки»), наконец, пристальное внимание к текстам, в которых спрятаны полустертые «знаки времени». Ничем подобным в комментариях не пахнет. История выносится за скобки -- читателю представлен «свод текстов», раскассированных (да, самим Галичем, но от того не легче!) по тематическим блокам. Поэт, лишенный истории, конечно, остается собой, но и утрачивает совсем не мало.

Ладно, оставим каверзные проблемы текстологии и хронологии. Есть ведь собственно поэтика -- сюжетосложение Галича, его принцип обращения со словом, его цитатные ходы, его мифотворчество, включенность в традицию и полемический диалог с советчиной. Есть просто забытые реалии. Что ж, иные из них поясняются. Через две третья, и весьма приблизительно. О прочих составляющих комментария лучше и не заикаться.

И вступительная статья ситуацию не исправляет. Она написана с любовью к поэту, в ней есть интересные мемуарные фрагменты, есть попытки анализа -- вторичные, эмоциональные и беспомощные. Это не халтура -- составитель старается «делать как надо». Это дилетантизм, разом наивный и воинственный. И вот она, эта книжка...

Можно утешаться тем, что все предшествующие были еще хуже, что к основному корпусу добавлены песни из спектаклей и фильмов и тексты эмигрантской поры, что сам факт тиснения Галича в «Новой библиотеке поэта» знаменует... Да ничего он не знаменует! Честное слово, и без этого полуфабриката мы знали, что Галич -- большой поэт. Публиковать, комментировать и осмысливать которого надлежит профессионалам.

В выходных данных значатся фамилии художника, художественного редактора, верстальщика и корректора. Редакторская отсутствует. К чему бы это?