Артур Филлипс. Прага. Перевод с англ. Николая Мезина. -- М.: Эксмо, 2006.

В самом начале 90-х, когда только-только рухнула Берлинская стена, а вместе с нею лопнули СЭВ и Варшавский договор, главным центром европейского притяжения стали уже не Париж и пока еще не Берлин, а Прага. В разгар студенческих каникул пражские хостелы, раскинувшиеся на Петершине, напоминали возвышающиеся над Старым городом многоголосные вавилонские башни. В Прагу 90-х, оживившую в памяти свои богемные 30-е и героические 60-е, устремилась молодежь со всего мира -- с тем, чтобы навсегда остаться в этом запутанном лабиринте истории.

Но действие дебютного романа Артура Филлипса разыгрывается вовсе не в Праге, как было бы логично предположить, а в Будапеште. Именно в Будапешт 90-х приезжают пятеро главных героев-американцев, в которых при желании можно разглядеть потомков хемингуэевской «Фиесты». Ветер свободы и перемен поманил их в далекую Венгрию, жители которой только что отвернулись от одного «большого брата» в надежде обрети нового. В быстро обновляющемся Будапеште молодым американцам легче забыть о том, кем они были дома. Чужой город, чужая история, язык, который они не знают, события, к которым непричастны: все это дарит пьянящее чувство вседозволенности и свободы.

У каждого из молодых людей своя, подробно прописанная Филлипсом история. Журналист Джон приехал сюда вдогонку за старшим братом Скоттом и стремительно влюбился в сотрудницу посольства Эмили. Сам Скотт удрал из Америки, чтобы навсегда разорвать мучившие его с детства семейные связи. Начинающий бизнесмен Чарльз, американец с венгерскими корнями, усиленно ищет в Восточной Европе выгодный проект для западных инвестиций. Канадец Марк пишет диссертацию о ностальгии: для него Будапешт с его антикварными лавками и полуразрушенной имперской архитектурой -- кладезь чужих воспоминаний об ушедшей эпохе, в которой он сам мечтает оказаться.

Между собой героев не связывает ничего, кроме общего языка и родины. С беспечностью прожигателей жизни они собираются по вечерам в кафе «Гербо», чтобы сыграть в «Искренность» -- игру, отдаленно напоминающую «верю не верю»: каждый играющий выставляет на суд несколько сентенций, а остальные должны отличить правду от лжи. Собственно, все их необязательные встречи и разговоры напоминают бесконечную игру. Здесь, в чужом городе на переломе времен, каждый из них творит свою новую историю, стремясь откреститься от того, кем был в прежней жизни.

Американец Филлипс сам жил в Будапеште в 90-е годы. Так что его роман, где сюжетные линии по ходу обрываются, а настоящая интрига закручивается лишь ближе к финалу, написан отчасти ради того, чтобы передать незабываемую атмосферу слегка безумной эйфории, которая окутывала Восточную Европу в этот короткий промежуток времени. Одновременно это история исконного противостояния Европы и Америки, исторических комплексов одних и беспамятной наглости других. Недаром в конце-концов юные американцы так или иначе поучаствуют в выгодной сделке: продадут крупной корпорации венгерскую типографию под говорящим названием «Память народа». А Филлипс чуть ли не четверть романа посвятит семейной истории владельца типографии, пересказав читателю таким образом новейшую историю Венгрии.

И все же -- почему «Прага». Для героев романа это город мечты. Город лучших антикварных лавок, самых выгодных рабочих вакансий, самых грандиозных инвестиций, самых перспективных идей. «Через пятнадцать лет мир будет говорить об удивительных американских художниках и мыслителях, что жили в Праге девяностых. Вот где сейчас настоящая жизнь -- не здесь», -- говорит один из персонажей в начале романа. Потому что в сложно организованном романе Филлипса подспудно живет мысль о том, что ностальгия по непрожитому прошлому приходит уже в настоящий момент. Конечно, важно не упустить шанс и оказаться в самой гуще исторических событий. Но если даже ты его используешь, тебе все равно будет казаться, что настоящая жизнь -- где-то в другом месте. Например, в Праге начала 90-х. Или в Париже 60-х. Или где-нибудь еще.

Жан-Мари Гюстав Леклезио. Небесные жители. Пер с фр. Нины Хотинской. -- М.: Самокат, 2006.

Сборник новелл Жан-Мари Леклезио, вышедший в «Галлимаре» в 1980 году, адресован скорее подросткам. Для взрослого читателя эти исполненные в пастелевых тонах рассказы -- как укол ностальгии по детству, по ощущению беспричинной радости, которую можно было когда-то испытать на пустом месте. От одного только шума моря, от теплых лучей солнца, от легкой влюбленности в соседа по даче, от прогула урока в школе, от самовольной отлучки из дома.

Вместе с тем Леклезио, переложивший на французский индейские мифы и сказания, наделяет своих взрослеющих героев даром интуитивного предчувствия и даже пророчества. Его дети отчасти небожители. Новеллы эти только кажутся простыми и прозрачными как морская вода. Слепая девочка Крошка-Крестик приходит каждый день на утес, подставляет свое лицо солнцу и разговаривает с птицами, пчелами и облаками, стремясь вызнать у них, «что такое синева». Сводные сестры Пус и Пусси решают бросить изнурительную и скучную работу и уезжают в Италию -- туда, где их ждет Большая жизнь. Тринадцатилетняя Лаллаби прогуливает школу, чтобы часами гулять вдоль моря и разгадать тайну старой виллы с греческой надписью на двери.

За каждой небольшой историей скрыта тайна, некий символический знак, о котором знают лишь героини, но никак не читатель. Так, слепуха-Крошка видит бога Синей звезды, который готовится испепелить землю. Лаллаби открывает тайну харизмы. А Пусси просто знает наперед все, что произойдет с ней и сестрой.

Леклезио в простой и поэтичной манере пишет о тайнах, которые открываются людям в детстве и о которых они стремительно потом забывают.