Спектакль Василия Сенина «Одинокий фокстрот», поставленный с выпускниками Санкт-Петербургской академии театрального искусства (класс Вениамина Фильштинского), вошедший в репертуар театра «Приют комедиантов», успевший съездить в Ниццу и только что показанный в Москве, вызывает двойственные ощущения. Как критик я обязан оценить грамотность и остроумие режиссера, сказать о том, что Софья Горелик, играющая главную роль, весьма талантлива и по всем приметам должна стать отличной актрисой нового поколения. По-человечески же мне хочется взвыть от злости: послушайте, так нельзя.

Писателей, с которыми театру можно кокетничать, легион; некоторые, даже великие, на это просто напрашиваются. С Гоголем, например, очень даже можно. С Достоевским -- не уверен, но коли хотите, можете попробовать. Пушкин вас самих моментально перекокетничает и уйдет, посмеиваясь. А вот с Платоновым кокетничать запрещено. Совсем.

Мне очень стыдно, но я начинаю понимать мусульман, дико обозлившихся на датские карикатуры. В сущности, я должен быть благодарен режиссеру Сенину. До его спектакля я сам не понимал, какое место в моем сознании занимает проза Платонова: да, это почти религиозная ценность.

Вроде бы можно сказать: ну и на здоровье. Вы понимаете эту прозу по-своему, я понимаю иначе, а кто из нас прав, даже смешно выяснять в эпоху всеобщей толерантности -- беда в том, что именно с Платоновым этот номер не проходит. Его язык не оставляет никаких возможностей для «я понимаю иначе»: либо -- либо. Либо ты усваиваешь этот язык, беря на себя всю его тяжесть и горечь, либо пошел вон отсюда.

О чем бы ни писал Андрей Платонов, он всегда пишет о том, что жизнь -- это чудовищная мука, которую люди, в том числе он сам, вынуждены принимать за счастье. Яснее всего это тогда, когда речь у него ведется об искусстве и о любви. Насчет первого: вот хор затейников из кондукторского резерва, весело поющий: «...Ту-ту-ру-ру, шевелися каждый гроб, больше пластики, культуры, производство -- наша цель!»; дальше, для окончательной ясности написано: «Публика в клубе шевелилась, робко бормотала и мучилась, ради радости, вслед за затейниками». Насчет второго: вот женщина, которая думает о муже и хочет «быть любимой им постоянно, непрерывно, чтобы внутри ее тела, среди обыкновенной, скучной души, томилась и произрастала вторая, милая жизнь». У слова «душа» существует, вероятно, несколько тысяч хороших или хотя бы терпимых прилагательных; когда она без всякого порицания, в порядке констатации называется «скучной», речь идет уже о том, чего вытерпеть нельзя -- а все-таки приходится, на то мы и люди.

Обе цитаты взяты из рассказа «Фро», стилистически находящегося в ближайшем соседстве с «Чевенгуром» и «Котлованом». «Фро» -- это то, во что превратилась любящая женщина, в младенчестве нареченная Евфросиньей и в детстве бывшая Фросей. Для ясности следует добавить, что ее первое имя происходит от греческого слова «эйфория».

Вероятно, читатель давно уже догадался, что именно бедную Фро, тоскующую по мужу, в «Одиноком фокстроте» играет талантливая Софья Горелик, отчасти напоминающая (не внешностью, а актерской техникой, манерой) чудеснейшую петербургскую актрису Ксению Раппопорт. Квалифицированный читатель вспомнит при этом, что студенческий спектакль «Фро», поставленный на 4-м курсе «Мастерской П.Н. Фоменко» принес Василию Сенину репутацию талантливого режиссера. В сезоне 2000/01 вся театральная Москва восхищалась тем, как в кульминационной сцене счастливая Фро (Ирина Пегова) и ее вернувшийся муж плещут друг в друга водой из тазика, что было, то было. Специалист припомнит также, что в 90-е годы Сенин учился в ЛГИТМиК, и как раз у Фильштинского. Насмешник съязвит: видимо, режиссер полагает, что в одну реку дважды войти нельзя, а в тазик -- можно. И насмешник будет неправ.

Питерский спектакль маститого режиссера Сенина разительно отличается от курсовой работы фоменковского студента. Тазик, конечно, никуда не делся, как же без него. Все прочее -- ритмы, жесты, ощущения -- изменилось.

Прежде всего, в «Одиноком фокстроте» не осталось ни капли простодушия, которое хоть как-то роднило спектакль Сенина с прозой Платонова. Стало гораздо меньше текста, гораздо больше танцев и спецэффектов. Танцы хорошо продуманы и изобретательно построены: по-своему они куда эффектней, чем прежние, фоменковские, но именно по-своему. Хореография Ирины Ляховской отличается от хореографии Аллы Сигаловой тем же, чем мелодрама отличается от трагедии: принципиальным нежеланием глубины. Подчеркиваю: принципиальным.

«Одинокий фокстрот» -- холодная, щеголеватая постановка, прямо-таки пышущая режиссерским самодовольством. Которое можно понять следующим образом: вот как я уделал вашего Платонова! Это у него мученичество, а у меня -- музыкальная мелодрама! Это для него жизнь невыносима, а у меня все схвачено! И так будет, и так должно быть, все поняли?

Нет, не все. Четыре года назад счастливый дебютант Сенин самоуверенно говорил интервьюеру: «Теперь все изменилось. Уже не надо играть в игру, что есть отдельно коммерческий театр, а есть искусство. Что есть большие коммерческие сараи, а есть маленькие храмы» и т.д. По-видимому, в этих мыслях он и остался. По-видимому, они для него по-прежнему важны. Поэтому не стоит удивляться, что спектакль он поставил весьма пустой и несколько противный.