Пусть афиша фестиваля обозначает даты «29 марта -- 16 апреля», балетная «Золотая маска» уже началась. Театр Бориса Эйфмана приехал к нам раньше и привез не один спектакль, а целых три. «Анну Каренину» -- в конкурсе (у нее номинации «лучший спектакль» и «лучшая женская роль», Мария Абашова) и две одноактовки («Реквием» и «Мусагет») в качестве бонуса. Про Льва Толстого, переложенного языком балетного романса о злом прокуроре Каренине и воре-ухаре Вронском, мы уже писали в прошлом году (4 апреля 2005, «Постой, паровоз, не стучите, колеса»). «Реквием», сделанный пятнадцать лет назад, в Москве показывали уже раз пять -- и мы тоже о нем писали. Поэтому сейчас только о «Мусагете».

Этот спектакль был сочинен Борисом Эйфманом два года назад для New York City Ballet. Тогда американский театр, созданный Джорджем Баланчиным, отмечал столетие со дня рождения своего создателя. Питер Мартинс, бывший премьер, что сейчас руководит труппой, вспомнил, что карьера Баланчина начиналась в Мариинке, и подумал, что это будет удачный ход -- позвать на постановку петербургского хореографа. Жанр «посвящения», таким образом, был задан заранее. И Эйфман решил пересказать в танцах биографию Баланчина. В Нью-Йорке спектакль не прижился, и через полгода хореограф перенес его в свою труппу.

У Баланчина, как известно, есть балет «Аполлон Мусагет» (Аполлон -- повелитель муз). Это еще «ранний», «дягилевский» Баланчин. Баланчин, еще не выбравший в качестве резиденции Америку (спектакль 1928 года). В этом спектакле юный бог экзаменует муз (у каждой своя вариация) и выбирает Терпсихору. Эйфман назвал свой новый балет «Мусагет». Без Аполлона -- потому что тут никаких богов, тут Баланчин экзаменует своих жен.

Рамка -- воспоминание: в первой сцене героя вывозят на стуле с колесиками, этакий скелет инвалидной коляски. Мгновенно дряхлого старика (такова пластика; хоть Баланчин и не дожил до старческой согбенности, спина всегда оставалась прямой) начинают посещать видения. И он ластится к стулу как к женщине, отжимается на нем, чуть не вылизывает. И вот вокруг него кружат три девы: одна в пачке, одна в длинной юбке (как бы «шопеновская», романтическая пачка, но она не взлетает облаком, а стоит нейлоновым колом), одна в трико. Таким образом все разнообразие будущей баланчинской хореографии (и «белый», классический, и «черный», урбанистический периоды) явлено в костюмах; и все разнообразие вкусов Баланчина (его донжуанский список покруче пушкинского) сведено к трем довольно похожим друг на друга женщинам.

Далее -- три дуэта, собственно «экзамен». Первая проверка -- на верность: дама-кошечка, идет на четвереньках, подтягивает зад к протянутой руке и чешется ласковым боком о ноги. Когда встает на две конечности -- проходится колышащейся грудью по ребрам героя; затем ныряет меж его ног. Но стоит «Баланчину» на секунду отвернуться -- она точно таким же образом, на четвереньках, пристраивается к другому проходящему по сцене мужчине. Нет, верности нет на свете.

Вторая проверка -- на выносливость. (Необходимое качество для жены хореографа.) Дуэт почти акробатический, с адскими поддержками. Но вдруг партнерша обвисает в руках героя как сломанная кукла -- ноги разъезжаются, руки выламываются из суставов. Это Танакиль Леклерк (одну из жен Баланчина настиг полиомиелит). Герой сажает ее на длинный стелющийся по земле плащ проходящего мимо «черного человека», и балерина уезжает на нем за кулису, сидя в деревянной позе -- как кукла в коробке. Герой в отчаянии отжимается на полу.

И третья проверка -- на добросердечие. Тут основой стала история с Сьюзен Фаррелл, юной звездой Баланчина, вышедшей замуж за своего ровесника, пренебрегши вниманием уже пожилого худрука. В реальности Баланчин в тот же день уволил из труппы и ее, и ее мужа; в балете никакого молодого соперника нет вообще, есть лишь трепетная лань, которая все рвется кидать батманы у палки, в то время как балетмейстер смотрит на нее зовущим взглядом и трется чреслами о мебель. Она -- вся в искусстве; и сбегает от пламенного влюбленного, даже толком не поняв, что ему было нужно. Влюбленный в одиночестве умирает, обхватив ногами палку.

Но вот что важно: в «Аполлоне» Баланчин нарисовал свою ситуацию -- ситуацию настоящего творца, ситуацию жесткого, придирчивого и победного выбора. В эйфмановском «Мусагете» «Баланчин» -- страдалец, которого женщины предают, бросают, и он мучится от этого так, что все лицо перекашивает. Наверно, это что-то личное. Наверно, нам привезли исповедь, а мы совершенно зря хохотали сорок минут подряд.