Хворостовский -- негласно признанный русский певец номер один, новая ипостась Шаляпина, прекрасноголосый пророк, пекущийся о судьбах отечества и навещающий родину из прекрасного далека в знак поддержки нации и ради услаждения сограждан. Флеминг -- воплощение женственности и грации, нежности и хрупкости, примадонна, чуть не прорвавшаяся к титулу assoluta, которой по силам все -- от Генделя до блюза, певица, воплотившая на оперной сцене знаковый американский образ -- Бланш Дюбуа в «Трамвае Желание» Андре Превина. Все сходится вместе наилучшим образом, в одном концерте классической музыки ты получаешь и Большой зал Консерватории, символ твоей сопричастности Высокому, и двух «лучших певцов современности», и богатейший репертуар -- от Верди до Гершвина, и, самое главное, пышное благоухание головокружительного Гламура, самого лакомого сегодня деликатеса, приготовить который по плечу совсем немногим. Поразмыслив обо всех профитах такого мероприятия, ты посылаешь доверенное лицо в кассу и покупаешь себе билеты в партер по 30 тыс. руб. и считаешь, что крайне выгодно вложил деньги в свой собственный имидж.

Но вернемся к собственному углу зрения. Можно сказать, что у Хворостовского действительно очень красивый голос, а Флеминг обладает таким шармом не только в облике, но и в пении, что удовольствие чисто «слухаческое» было в этот вечер людям обеспечено в полной мере (за вычетом оркестра, обретавшегося на сцене на правах шустрого обслуживающего персонала). Что же касается содержательной стороны, то концерт по большей части напоминал выступления фигуристов в обязательной программе.

В большой сцене Дездемоны из «Отелло» Флеминг чаровала нас своим струящимся, поблескивающим, жемчужно переливчатым тембром, но ужаса в ее голосе перед точно ощущаемой ею надвигающейся катастрофой мы не почувствовали. В куплетах Эскамильо Хворостовский смог эффектно выйти, безупречно тонко спеть игривый рефрен, но брутальность и демонизм, который он пытался вчитать в сами куплеты, не дались ему никак: низы до брутальности не доставали, а взвинченность оказывалась деланой и ничуть не сатанинской.

В дуэте из «Травиаты» американская дива нежно обводила своим дивным голосом все ноты партии, она садилась печально в кресло, трогательно покашливала и даже в какой-то момент срывалась на крик, но смысла всех этих искусных обводок мы понять не смогли: облако гламура окутало всю фигуру плотной розовой дымкой. А русский певец выбрал два знаковых куска из русской классики, чтобы обозначить свою гражданскую обеспокоенность судьбой России, -- арию Шакловитого из «Хованщины» Мусоргского с мольбой «Не дай Руси погибнуть от руки лихих наемников!» и арию-плач Игоря из оперы Бородина с размышлениями о том, как спасти Русь. Но пел Хворостовский формально и блекло в художественном смысле, напор в его голосе казался внешним, а мысль маячила где-то далеко-далеко. Тем не менее искусственный драматизм оказался к месту, и кое-кто просто взвыл от восторга.

Флеминг как артистка блеснула во втором отделении. Два куска из немецкой музыки ХХ века -- «Цецилия» Рихарда Штрауса и ария Мариетты из оперы Корнгольда «Мертвый город» -- наполнили зал пряными ароматами, а сам редкостно красивый голос Флеминг перестал быть самоцелью, но вел прямо к хрупким и нежным созданиям немецкого модерна. И легкая манерность, которая вообще присуща облику Флеминг, оказывалась здесь очень уместной.

Хороши были и бисы. В моцартовском дуэте Дон Жуана и Церлины демонизм Хворостовского сквозил сквозь безупречно ведомый к восторгам наслаждения голос, а кокетливость партнерши являла ту природную мягкость и податливость, которые так красят нашу американскую гостью. А уж Summertime и вовсе дал Флеминг раствориться в музыке без остатка, и магические пассы укачивали публику на волнах транса. Дуэт из «Веселой вдовы» чуть не заставил наших героев идти вниз по лестнице к слишком легкому успеху. Но они вовремя остановились, и имидж публики удержался на высоте стараниями опытных визажистов и клипмейкеров.

Конечно, были в зале и недовольные -- те высоколобые, которым подавай глубинный контент и многогранный образ. Но пора бы им привыкнуть к законам нашего времени, согласно которым сияние дивы и гламурное марево -- это одно и то же. Маски, переодевания, подмены всегда присущи искусству, а наше дело -- выбирать.