Постоянные читатели нашей газеты, вероятно, уже поняли, что премия Аполлона Григорьева за 2005 год вручаться не будет. Формально о том не объявлялось, но догадаться вовсе не трудно: если в декабре не названы имена соискателей, то какое тут «состязание». Финал закономерный. Как по-своему закономерным было продление «аполлонгригорьевского» сюжета на два года -- после того как проект Академии русской современной словесности лишился спонсорской поддержки. Случилось это осенью 2003-го, и критики, шестью годами раньше составившие АРСС, тогда решили -- практически единогласно -- вручать премии безденежные. Что два года и происходило.

Почему же теперь стало иначе? Только ли потому, что завершился кругооборот определяемых жребием судей? Да, все члены АРСС в жюри отработали, и завершить (или приостановить на неопределенный срок) премиальную эпопею в такой момент, пожалуй, даже красиво. По крайней мере не так стыдно, как было бы, скончайся григорьевка вместе со спонсорскими деньгами. Но суть дела, на мой взгляд, все же не в том.

Два года назад содружество критиков сказало примерно следующее: да, мы бедные (не деловые, не умеющие должным образом выстраивать свои отношения с имущими структурами), но наше слово (суждение, оценка) чего-то стоит. Хотя бы для серьезных писателей, которым не все равно, что о них думают квалифицированные эксперты. А может быть, и не только для них, но и для издателей, средств массовой информации, книгопродавцев, библиотекарей и, чем черт не шутит, читателей. В расчете на их сочувствие, доверие и интерес мы продолжаем свою работу. Внутренне ожидая ответных жестов. То есть знаков сочувствия, доверия и интереса.

Видели мы эти знаки? Сказать, что их не было вовсе, никак нельзя. По плечам хлопали, руки жали. На приемах в Татьянин день (объявление лауреатской тройки) и на Масленицу (определение «первого среди трех равных») журналистов, литераторов и прочих гостей было не многим меньше, чем в «сытые» годы, хотя празднества эти по понятным причинам обставлялись куда скромнее прежних. Отзывы в прессе (включая привычные -- негодующие, а то и с выраженным желанием унизить) не исчезли. Чуть не все шесть последних лауреатов в своих церемониальных речах специально подчеркивали: без денег даже лучше... Только как-то неубедительно все это смотрелось. В общем гуле то и дело слышалось что-то диссонирующее с якобы праздничным настроем. Ладно, мол, хотели сберечь лицо -- давайте. Чем бы дитя ни тешилось... Но вообще-то смешно... Лучше (точнее) всех по этому поводу в приватной беседе высказался один многократно и заслуженно увенчанный лаврами писатель, которому молва прочила (как выяснилось, ошибочно) онулившуюся григорьевку: Фантиков не берем.

Нет, я прекрасно знаю, что в каждой шутке есть совсем немалая доля шутки. И не сомневаюсь я в искренности других писателей, публично и в частных разговорах утверждавших, что для них все осталось по-прежнему, что григорьевка хороша в любом виде, что ее возможная гибель -- событие огорчительное. И не склонен идеализировать моих коллег по АРСС: едва ли не в каждом премиальном цикле хватало нелепостей и своенравия, и два последних -- когда, казалось бы, из кожи надо было лезть, чтобы утвердить весомость символической награды и престиж собственного цеха, -- увы, исключениями не стали. И не забыл о том неумолчном улюлюканье, что сопровождало григорьевку с момента ее рождения. (Комплект примерно такой: не те награждают, не тех награждают, номенклатура, самозванцы, маргиналы, тусовщики, наймиты капитала, агенты мировой закулисы, отставной козы барабанщики, постмодернисты, душители новаторства... далее по списку.)

Я вообще много всякого помню (лучше бы поменьше, советую порой и забывать -- говорит Шуйский Воротынскому в «Борисе Годунове»). Но отыскивая причины конца премии, которая -- при всех ее недостатках и компромиссах -- была все же, по моему разумению, действительно экспертной (а не пародирующей или имитирующей экспертизу), я с упорством, достойным лучшего применения, отмахиваюсь от целого сонма вполне резонных самообвинений и обид и упираюсь все в ту же сентенцию: Фантиков не берем.

Сказанное не означает, что я отказываюсь от тезиса, высказанного после вручения последних аполлонгригорьевских фантиков. «Академия и ее экспертная премия будут жить... только в том случае, если входящие в АРСС критики докажут (прежде всего себе), что их цех достоин жизни. Для чего нужны не вспышки энтузиазма, а твердая воля, готовность поступаться своими проектами и «партийными» предпочтениями, доверие к тем коллегам и той корпорации, какими нас сегодня Бог обидел. Или одарил». Сказано это было в колонке «Требуется воля» (см. «Время новостей» от 14 марта 2005 года), и без малого год спустя готов повторить: требуется. Только откуда ее взять, если даже писателям фантики наши без надобности? И на кой шут волей этой самой обзаводиться? Чтобы выбивать наградные для творцов, которых, мягчайше выражаясь, суждения наши (хоть коллективные, хоть индивидуальные) не слишком занимают? Так с этим делом творцы и без нас превосходно справляются. Не без скандалов, конечно. Но, во-первых, какая же очередь (хоть за колбасой при совке, хоть за премией при демократии) без скандалов обходится? А во-вторых, милые бранятся -- только тешатся.

Никогда я не верил в тезис: критик тоже писатель. Прекрасно знаю, чем отличаюсь от поэта или прозаика. Коли потребуется, опишу розу стихами (было дело -- метризованно-рифмованные рецензии печатал) и, хоть потруднее будет, историю о каких-нибудь Розовой и Соловьеве тоже сварганю. Чать, не бином Ньютона. Разница же в том, что Аполлон меня к священной жертве не требует. Еще знаю, чем отличаюсь от графоманов. Хоть тех, которые с пионерских юных лет принялись за стишки и рассказы, хоть тех, что сперва подвизались (кто удачно, а кто не очень) на нивах критической, редакторской или научной. Тем отличаюсь, что не принимаю зуд честолюбия и наличие элементарных навыков работы со словами за императив вышеназванного Мусагета. Да, мое дело -- вторичное и служебное. Но служебное не значит снабженческое.

Как не значит -- лакейское. Не все ведь творцы дозрели до полного презрения к фантикам. Иные до них по-прежнему охочи. Кто-то гневается, что не тот ему фантик (в таких случаях именуемый ярлыком) достался, а кто-то скорбит из-за отсутствия какой-либо бумажки с вензелем вообще-то презираемого (бездарного, завистливого, мелкотравчатого) персонажа, в обиходе именуемого критиком. Какой он критик! Кошке хвоста завязать (романа сочинить) не может, а туда же! И кому мы только доверили распределять фантики! Обо всем надо самим заботиться. Кстати, давно пора написать честно и нелицеприятно о том грандиозном впечатлении, которое произвела на меня близкая к гениальности книга моего задушевного друга NN. Иначе ведь забудет старик поделиться с публикой искренним восторгом, который охватил его (сам сказал -- за язык не тянули!) при чтении моего тоже не последнего разбора творения. Эх, нет у нас Белинского!

Верно, кого не хватишься, все нет. Ни Белинского, ни Дружинина, ни Аполлона Григорьева. Ни премии его имени. Фантики -- и те кончаются.

Ничего. Новые нарисуем. Можно (не раз делалось) объявить критику архаичной институцией, а критиков поделить на «обозревателей» (информируют о том, что и без них всем известно), «творцов» (поют о чем угодно, кроме литературы, -- но заслушаешься), лакеев (то есть истинных и искренних ценителей любого рода литначальства) и вымирающих придурков (угадайте, кто это?), но искоренить потребность в суждении и способность суждения пока еще не удавалось. Бог милостив -- если и случится такое, то не на нашем веку.